— Ты, Коля, всех гостей покорил, — улыбаюсь, когда официант возвращается к работе.
— Куда мне соревноваться с директором церковного хора.
Смеемся, потому что Павлу пришлось потом в любви признаваться прямо на сцене.
— Василий твой, — пальцем на меня указывает надуманно серьезный Фрезь, — скрывал от меня тщательно что за славное место Васильки. А то я вечно Сингапуры, Амальфи, Коста Смеральда. А тут, оказывается, жемчужина цивилизации, прямо под носом.
— Очарование быстро закончится, поверь мне. Мы просто с тобой избалованные. Я совсем по другой причине с Ваней и Васей тут жить буду.
— Я знаю, — склоняет он чуть светловолосую голову. — Такое везение не упускают, ни за что.
— Ты прав, — практически шепчу я. — Это везение на самом деле.
Он тушит окурок об кочерыжку лопаты и аккуратно выбрасывает его в пакет с мусором неподалеку.
— И тебе повезет, Коля. Обязательно.
Фрезь смеется, покачивая головой и пряча взгляд.
— Что, если мне уже повезло и я все к хуям испортил, — неожиданно грубо говорит он.
— Ты не мог, — неверующе улыбаюсь я. — Ты бы не смог «все» испортить, Коля. Это… невозможно.
Несколько капризная линия рта его кривится, будто он презрительную усмешку сам внутрь себя направляет.
— Сегодня твой праздник, — его синие глаза снова лучатся озорством, — и не посмеем его испортить кустарной психотерапией какого-то богача-нытика.
— Боже, Фрезь, — смеюсь я, когда он под руку меня ведет обратно, — ты — самый не нытик на свете!
Эстафета тостов еще по кругу передается. Я пропускаю заливные речи консультантов, потому что Вася меня чуть ли не на колени к себе усаживает, в порывах поцелуйных.
Когда микрофон доходит до Анатолий Ивановича, оказывается, ему пить совсем нельзя. Мэр, естественно, в оранжевой светоотражающей куртке, на дворе ведь ночь!
— Так, на чем я остановился, — говорит он и это его первый тост, — меня не дослушали в прошлый раз, да. Вы себе не представляете, что Василий Иванович и Алиса Дмитриевна сделали для нашего города! Кто-то тут верно сказал: союз. Нерушимый союз! И больше того… хочу сказать, такой союз… когда родится ребенок, он, может быть, а вообще даже точно станет мэром нашего города!
Не буду злиться на выпившего пожилого мужика, эх. И считаю, что не надо сразу к Ване бросаться, а то еще хуже сделаем, уж слишком очевидно станет.
Но куда мне до Кулака в подростковой психологии….
Он микрофон сразу находит, и, за плечи сжимая уже немного сонного Ваню, не совсем громкость свою контролирует:
— А у нас уже есть будущий мэр! Вообще это под вопросом… вопрос. Потому что будущий мэр боксером собирается стать. — И пальцем на Анатолий Ивановича очень невежливо показывает. — И станет!
Ваню в щеку коротко целую, наспех, чтобы успеть до того, как боров обратно на место сядет.
Козленочек растерянно смотрит, как папаша ему салаты горной цепочкой накладывает в тарелку.
— Ты ешь давай и забей. Мне тож… такое говорили в свое время, ниче.
— Да я и не собираюсь мэром работать, — недоуменно колу попивает, но я-то знаю, что там перемешано с виски. Уже вторая порция!
— И мэром, и губернатором, и пэром, — несет дальше Васю, — ты знаешь, как меня «королем» зовут все?
Ваня заинтересованно кивает.
— Так вот, это не так все началось. Это погоняло у меня в издевку было. Давно еще, только ухо отрезали. Ржачно и впрямь казалось, потому что у меня ничего не было, и шансов не было, а я быковал и пер. Королем меня называли, как поржать. А потом, значит, лет десять прошло, и все по-другому перевернулось. А оно осталось, прилипло.
Слушаю с охмелевшим от печали сердцем. Мне он такое не рассказывал. И ничего подобного. Только если расспрашивать настойчиво начинаю и не отстаю, тогда и вытягиваю хоть фактическую информацию.
Кулак по хохолку Ваню треплет, и воды минеральной выпивает. Встречаемся взглядами, потому что я намеренно на него прямо смотрю.
— М, — носом ласково в мое лицо бодается. — Что, маленькая?
— Ты мне не доверяешь как будто, — шепчу, — ты ни разу мне о таком не рассказывал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Чего, — хмурится он, — так, как я себя в таком свете перед тобой выставлять могу?
— В любом свете. Я хочу все знать.
Он рукой машет, но я ее перехватываю. Дает мне выиграть противоборство, видимо, от растерянности.
— А то я обижусь, — грозно предупреждаю. — Что я, женщина чужая какая-то?
— Какая чужая, — слюнявит мне шею совсем пьяно, — родная совсем моя.
Ну вот, родная совсем женщина не может дуться после такого. Только минералки еще выпить заставит.
Когда Кулак чуть трезвеет, и на сцене играет чистое фортепьяно, которое я и заказала, выскальзываем из-за стола, потому что я за руку тяну мужа в сад за нашими спинами. Здесь не поскупились на серпантин огоньков, обвивающий фруктовые деревья, но все равно яркий и искусственный света в глаза не бьет, а лишь теплой волной рассеивает ночь.
— Потанцуй со мной чуть-чуть.
Ладони, что ему на плечи пристраиваю, он своими пальцами обнимает, а затем к моему же лицу поднимает. Мы раскачиваемся, неспешно и невесомо, и на друг друга смотрим. Его внимательные, подвижные глаза будто выцеловывают каждый клаптик моей кожи, к которому прикасаются взглядом. Волшебство — то самое, что из моего сердца по артериям разлилось, когда Дед Мороз бороду стянул и когда Кулак ошеломленно понял на парковке, что я его поцеловала и тут же поцеловал меня в ответ.
Заколки падают, высвобождая мои волосы, потому что теплая рука их аккуратно наружу из прически приподнимает.
Кулак разворачивает меня, прижимая спиной к себе, согревая мою шею задумчивыми поглаживаниями.
— Мы построим много детдомов, — тихо произносит он.
— Или отремонтируем. Многие присоединятся, если это организованно будет и прозрачно.
— Никогда не забуду, как ты детдом защищала, — шепчет Кулак. — И Ваню.
— И тебя, не забыл?
— Не забыл, Алиса.
Я целую его в губы, и мы выдыхаем друг в друга. Вторая волна фейерверков раскалывает черничную гладь неба красными всполохами, но пружинистые взрывы будто беззвучны для нас.
— Может, мы не сможем помочь всем детям. Здание — это не семья. Но мы помогли одному. Мы сделаем его счастливым.
— Неа, моя маленькая фея. — Он целует мою ладонь, а когда прикусывает палец, смотрит на меня выжидающе исподлобья, и мы смеемся. — Это он сделал нас счастливыми. А ты сделала счастливым меня. И я, может быть, хоть немного…
Я откидываю голову на его плечо, затылком прислонившись к уху.
— Только ты мог сделать меня счастливой, Вася. Это всегда был только ты.
Конец
